Изгой-7: Кровь и Пламя - Страница 83

Ну как, ублюдки? Счастливы теперь? Что за слезы текут по вашим уродливым лицам – счастья или отчаяния? Что за звуки слетают с ваших искореженных вывернутых губ – ликующие песнопения или жалобное хныканье? Вы двигаетесь уверенными шагами победителей или трусливо едва-едва плететесь подгоняемые ударами вонючих мертвяков? Ваши мечты сбылись шурды! Вкусите их плоды!

Шагая вперед, я неожиданно поймал себя на мысли, что меня потряхивает… не от страха, нет. И не от нетерпения догнать вонючих тварей, дабы пережать их верещащие глотки подошвой сапога. Нет… меня… меня просто потряхивает… я испытываю странные ощущения, приятные и отвратительные одновременно, но ясно это становится только лишь если внимательно прислушаться к себе, потому как все едва-едва различимо, на самых задворках чувств…

Такое впечатление, будто я всей кожей ощущаю присутствие чего-то… величественного… знакомого… волнующего… обещающего…

Но вокруг меня лишь мрачные гранитные скалы покрытые трещинами, буграми, следами зубил и кирок. Вокруг меня ничего такого, что могло бы вызывать подобные чувства.

- Господин? – с легкой тревогой окликнул меня рокочущий голос Рикара.

- Да – ответил я, очнувшись от раздумий и поняв, что сошел с дороги и застыл перед холодной гранитной скалой, приложив к ней ладонь в доспешной перчатке. Я с силой сомкнул пальцы, наблюдая, как на камне появляются царапины от скрежещущего железа. Постоял еще миг, обернулся и глухо велел:

- Смотрите в оба. Это не просто скалы.

- А что же это?

- Не знаю. Я не знаю. Но для вас здесь может быть очень опасно…

- Для «нас»? – подчеркнул удивленно Литас.

- Для вас – подтвердил я, медленно осматривая расщелину коей мы следовали, но, не замечая ничего нового – Литас, ты все еще веришь, что я остался простым человеком после всего, что случилось со мной и моей душой?

- Вы все еще наш господин – спокойно отозвался охотник, взглянув на меня в упор – И останетесь им. Большего знать и не требуется. Мы будем осторожны, господин Корис.

- Здесь оченно плохо! – возглас подбежавшего гнома избавил меня от неловких слов благодарности за столь великое проявление преданности.

- Почему?

- Не знать! Но чем дальше – тем хуже! Холоднее, страшнее, треска камня больше – плачет камень, страдает.

- От чего?

- Не знаю, друг Корис! Но что-то очень плохое! Зло! Зло!

- Где зло? Наверху? В земле?

- В камне зло! – выпалил Тикса и удивленно заморгал глазами, видимо сам не ожидая, что когда-нибудь сможет произнести такие кощунственные слова про столь добрый для всего Подгорного народа камень.

- Верно – медленно произнес я, понимая, что мои все усиливающиеся ощущения напрямую связаны с окружающим нас гранитом – Кажется, они вырубали язвы,… вырезали червоточины,… извлекали осколки,… выковыривали кусочки яблок из бедняцкого праздничного пирога.

- Господин?

- Представьте что это на самом деле очень большой яблочный пирог – я широко развел руками, не переставая при этом двигаться вперед и смотреть туда же, вглубь сумрачной расщелины – Но не пирог богатеев, а испеченный в семье бедняка, где на весь пирог потрачено лишь одно яблоко. Лепешка серого едва подслащенного теста и очень редкие, но очень вкусные кусочки печеного яблока. А те, кто вырубает гранитные блоки, они как мальчишки сладкоежки, что прямо пальцами жадно выбирают самую вкуснятину и, обжигаясь, пихают ее в рот, утирая губы грязными рукавами… и каждый кусочек яблока обильно пропитан… чем-то страшным…

- Оченно страшным! Гномы здесь жить бы не стали! – поспешно поддержал мое мнение коротышка – Ни за что!

- А здесь зубила стучали куда чаще – заметил я, глядя на сплошь изрытую дырами гранитную скалу – Вырезано блоков в разы больше. В этом месте было особенно много кусочков вкусного яблока?

- Я теперь на пирог яблочный и смотреть больше не смогу – бухнул Туорий.

- А че на него смотреть? – проворчал Рикар – Его есть надо пока не остыл! Господин, слышите?

- Слышу – ответил я, невольно ускоряя шаг и давая команду ниргалам – Стена!

Оба столь похожих на меня воина шагнули вперед, наши плечи с лязгом соприкоснулись. Дальше мы шагали в ногу. В моих руках обычный солдатский меч. Ниргалы вооружены арбалетами. За нашими спинами сгрудился весь невеликий отряд, замыкающие ведут недовольно фыркающих и пугливо прядающих ушами лошадей.

Донесшийся до моих настороженных ушей шум не был угрожающ. Окажись я в мирном городе и услышь подобные звуки, обязательно поспешил бы на помощь. Плач… впереди, в густом сумраке за уступом мягко поворачивающей расщелины, кто-то горько и жалобно плакал. Тоненько всхлипывал, порой вскрикивал и начинал стонуще причитать. Сначала мне показалось что там рыдает ребенок – и перед глазами сразу возникли ужасные останки до смерти замученного мальчугана насаженного на кол. Но нет, здесь голос был чуть грубее, взрослее.

Отстранив дернувшегося было вперед Рикара, я первым заглянул за уступ. И невольно замер.

В этом месте расщелина довольно сильно расширялась. И дорога уже шла не впритык к стенам, а на расстоянии в десять-двенадцать шагов от них. На этих случайных обочинах, между дорогой и гранитными скалами, были часто установлены прямоугольные каменные плиты, тяжелые и грубо обработанные, с полустертыми от времени надписями на непонятном для меня языке. Что могут означать подобные плиты выстроенные в ряд? На ум приходит только одно – кладбище. Вдоль дороги, по обеим ее сторонам, тянулись могильные надгробия, внося свою лепту тоски и мрачности в царящий здесь вечный сумрак. Все пространство между плитами очищено от мусора, усыпано крупной каменной крошкой. Здесь трудились очень заботливые и чуткие руки. Никто чужой не обиходит могилки с такой любовью и тщательностью. Тут заботились о посмертном отдыхе для друзей и родичей.